Смерть считала своих обреченных

И готовилась в платье предстать

Перед толпою лиц осведомленных.

Тех, к которым она на кровать

Накануне садилась проверить,

И украдкой узнать у того,

Кто, терзаемый неимоверно

Страшной Болью, ждет только ее…

И как только над Крепостью Бреста

Самолеты, взорвав тишину,

На заре начинали окрестность

Потратишь, погнражая во тьму,

Смерть и Боль вышли вышли

                                    Неслышно

И ступали вдоль Буга-реки…

Созревающим ягодами вишни

Улыбались в траве васильки,

Когда Ночь отступила. Прохладой

На прощанье пахнуло в рассвет –

И кровавое облако ада,

Разорвавшись, упало в кювет.

Несозревшие вишни на ветке,

Что корягой осталась лежать,

Так безжалостно дым черный

                                            Едкий

Стал окутывать… Не убежать

От того, как Смерть страшные руки

Расплата, и черная тьма

Поглощала зари алые звуки…

Нарастающая тишина

Опускалась зловеще над Бугом,

Город спал и внезапно ослеп,

Когда Смерть, обняв Брест

                                    Полукругом,

Приготовила жителям склеп.

И когда в город въехали танки,

Где фашисты сидели в броне,

Лишь нелепые детские санки

В уничтоженном доме огне

Догорали в обломках и дыме,

А едва уцелевшая мать

Дико выла о маленьком сыне,

Что в кроватке остался лежать

Навсегда в тех кровавых руинах,

Где будильник в четыре часа

Гулко тикал в час Смерти

                                    в пустыне…

Там мгновенье назад лишь роса,

Притаившись в листе изумрудом,

Покатилась в ладони цветка,

Задремавшего в неге подспудной,

Колыбелькой служа мотылькам…